King Diamond - Жизнь приобрела для меня гораздо большую ценность (интервью)

Кинг, все твои фэны рады твоему возвращению на сцену после сложной операции. Как тебе удалось восстановиться после нее так быстро?

Когда я очнулся после операции – это был ужасно. Я пытался вытащить у себя изо рта эту дыхательную трубку, но моя жена не дала мне это сделать. Я не видел ее, я мог видеть только какие-то черно-белые пятна. И это было так странно. Я видел каких-то врачей, склонившихся надо мной, но я осознавал, что происходит. Я пытался сказать им, чтобы они вытащили у меня изо рта эту чертову трубку. Но я, вероятнее всего, не смог бы дышать самостоятельно, потому что я очнулся от анестезии слишком рано. Поэтому моя жена была вынуждена позвать их, потому что я пытался вытащить эту трубку сам. И они пришли, схватили мои руки и привязали меня к кровати. При этом я сопротивлялся так, что уронил одного из них. (Смеется.)

Основное ощущение, которое ты испытываешь во время своего возвращения – это боль. Чтобы ты могла себе представить – это как кто-то все время крепко сжимает твое горло и не дает дышать. КАЖДЫЙ вдох вначале причинял боль, и было очень трудно, это звучало как «…Ыыыых …. ….Ууууух….» (изображает затрудненное дыхание) Приходилось отвоевывать свое право дышать каждым своим вздохом! Все это я никогда не забуду. Я почти не мог спать, правда, мне сказали, что это нормально. Я не мог спать в кровати, из-за трубок и прочих неприятных вещей, которые причиняли боль, я спал по часу в кресле, а затем просыпался от ночных кошмаров. Это случалось довольно часто и продолжилось, когда я вернулся домой. 

Меня выписали и отправили домой через десять дней. Моей жене Ливии пришлось научиться менять мне повязки и еще многим подобным вещам. Она очень много помогала в госпитале, можно сказать, она там работала на полставки. Поскольку она доказала, что может все это делать сама, меня смогли отпустить домой. Но спать я мог по-прежнему, лишь сидя в кресле.

Проблема была также в том, что дыхание давалось с трудом, потому что во время операции тебе разрезают легкое. А затем ты вынужден учиться дышать практически заново. И теперь я дышу совершенно иначе, чем в прежние времена. Совершенно по-другому. Ты должен быть открыт к тому, что тебе придется учиться, чтобы восстановить прежнюю емкость легких с помощью приспособления из пластиковых трубочек и небольшого резервуара. Ты должен ездить в определенное место, для того чтобы показать, что к тебе вернулась способность дышать с прежней силой. 

Как обстоят дела с твоим здоровьем сейчас?

Результаты проведенной работы над собой и терапии уже дают о себе знать. Две недели назад я посещал своего кардиолога, он делал мне ЭКГ и сказал, что все отлично. Мои анализы крови намного улучшились по сравнению с теми, что были месяц или два назад. Врачи сказали, что теперь мне уже можно делать анализ крови всего раз в год, потому что все показатели абсолютно в норме.

Знаешь, в течение трех месяцев после операции мне пришлось, с помощью Ливии, научится делать многое заново: есть, писать, делать простейшие упражнения. Сейчас мы ходим пешком минимум 5 дней в неделю, обычно мы проходим около 1,3 мили. И это лучшее, что ты можешь сделать для сердца. Если я начну бегать или заниматься слишком интенсивно – это пользы никому не принесет. Так мне, по крайней мере, сказали. 

Вообще, знаешь ли, мы не сильно задумываемся обо всем этом, до тех пор пока у нас не возникают проблемы. Если ты не хочешь болеть – будь сверхосторожным ДО того, как у тебя что-то заболит. Это свойственно всем людям, и я не исключение. В моей семье были проблемы с сердцем – я просто не знал об этом. Мне сказали, что если бы не наследственность, у меня никогда бы не было таких плохих показателей крови, даже если бы я питался наихудшим образом и вел наихудший образ жизни, какой бы только смог.

Но те тотальные изменения, которые я привнес в свою жизнь, вернули мое здоровье в «зеленую зону», и сейчас я делаю для этого еще больше. Мне сказали, что все настолько хорошо, что можно считать это ремиссией. И я вижу результаты того, что ты можешь сделать, осознавая, что ты ешь, и осознавая, насколько это для тебя полезно. Например, когда тебе говорят: «Это совсем легкая пища, и это очень вкусно!» - а это, например, морепродукты, то это – наихудшее, что ты можешь съесть, если намерен избежать повышенного холестерина…

Значит, больше никаких Макдональдсов?

Ну, Макдональдса никогда и не было! (Дружный смех.) Я никогда не питался фаст-фудом и никогда не любил подобные вещи. Даже и раньше никогда не питался плохо, я просто ел некоторые продукты, про которые не знал, что они вредны. Например, я всегда любил креветки, а они, оказывается – холестериновые бомбы. Но теперь мы знаем обо всем этом намного больше, и это здорово! 

Я не воспринимаю это как изменения в личностном плане, в жизненной философии – нет, здесь ничего не поменялось, наоборот. Просто есть какие-то вещи, которые ощущаются совершенно по-другому после того, что произошло, после того, как ты побывал столь близко перед лицом смерти. А я, как мне сказали, был фактически мертв в течение пары часов. И я иногда чувствую, что я принес что-то с той стороны. Что есть вещи, к которым я подошел ближе, чем остальные. Я стал больше замечать. Есть и иное. Просто я смотрю на жизнь несколько иначе, я больше не считаю все эти события чем-то само собой разумеющимся. Это ощущается, как если бы в доме, в котором я живу, было, скажем, двадцать окон. И я мог глядеть в них и видеть определенные вещи или события. Но теперь я ощущаю, что в моем доме уже сорок окон, потому что я могу увидеть настолько больше! Я уделяю этому гораздо больше внимания. И жизнь приобрела для меня гораздо большую ценность. Я много гуляю, для того чтобы получать подарки от природы, которые она нам предлагает: наблюдать природу, вдыхать природные запахи и т.п. Вокруг так много всего хорошего, на что я раньше просто не обращал внимания! 

Мы слышали, что тебя связывали некие отношения со знаменитым Антоном ЛаВеем…

Да. Когда я путешествую, когда я еду в тур, я всегда вожу с собой письмо, написанное его рукой. Мне говорила одна из его дочерей Карла, что она долго не могла поверить в это, потому что он никогда никому не писал от руки, он всегда диктовал либо Бланш Бартон, либо кому-нибудь еще. Но я показал ей это письмо, и я увидел слезы в ее глазах, когда она читала, что же он написал мне своей рукой. Это был такой опыт, пережитый мной много лет назад, когда он даровал мне вечное членство в Сатанинской церкви. ЛаВей всегда говорил: «Что есть смерть и все, что с ней связано?» Некоторые люди не знают, но когда слышат это слово, пытаются, на мой взгляд, заменить его чем-то другим…. Потому что, когда говорят, что ЛаВей написал «Сатанинскую библию» - то это вовсе никакая не библия, это книга, полная жизненной философии. Конечно, там описаны некоторые ритуалы, а также то, как ты можешь получить некоторый ритуальный опыт, но это совсем не то, о чем думает большинство людей. Это не книга вселенского Зла, это именно описание жизненной философии, понимаешь?

У меня был шанс лично встретиться с ним много лет назад и провести некоторое время в общении с ним в его церкви, в ритуальной комнате, которая была закрыта в тот момент на два года в то время для подзарядки энергией. И я смог увидеть, как же все это выглядит. Но самым фантастическим в ритуальной комнате было, конечно же, получить шанс поговорить с этим человеком. И я сказал ему в тот момент, что я хотел бы говорить первым, а не сидеть, слушать с открытым ртом, что же он скажет, подобно маленькому мальчику и поддакивать: «Да, да, я думаю точно также». Поэтому я сказал ему: «Я хочу говорить первым, чтобы я мог рассказать тебе то, что Я думаю о сатанинской философии, как Я вижу эти вещи». И затем я рассказывал ему в течение минут тридцати или сорока, а затем он достал из кармана куртки свою знаменитую печать Бафомета и вдавил ее в мою руку. И этим мне было сказано все. 

Некоторое время спустя он упомянул об этой нашей встрече в своей биографии, посвятив этому целую главу, но то написанное от руки письмо было для меня всем. Я показывал его людям, но никогда не позволял копировать или фотографировать его. Там было много такого, что люди неподготовленные понять не смогли бы. Например, он очень много говорил о такой вещи, как «генеральный план», но у постороннего человека нет шансов понять, что же он имеет в виду. И я также не могу это никому объяснить, потому что это очень конфиденциальная информация. 

Очень интересно то, как ты смотришь на определенные вещи, и то, как на это смотрят окружающие. Например, то, как видят сатанизм христиан и сатанизм ЛаВея. Христианский Сатана, как часто мне случалось читать в христианских книгах, то, как он был описан, особенно в те давние времена, когда вешали на дыбу и сжигали на костре – я сказал бы, что в Сатане христиан достаточно много от самих христиан. Это все описано на нашем альбоме “The Eye” (1990). 90% материала “The Eye” – это реальные исторические события, описанные очень реалистично. Священники, демонстрировавшие свое превосходство над другими людьми за счет власти, которой их облекли церковь с Христом – не самые лучшие вещи, которые делались во имя Христа. Конечно, христианская церковь сделала и много великих вещей, никто с этим не спорит. История знает многих достойных христиан. 

Среди моих друзей христиан также немало, просто для меня не имеет значения, какого мировоззрения они придерживаются. Важно, чтобы они уважительно относились к моим воззрениям, то есть должно быть взаимное уважение сторон. Я не похож на них, но если кто-то из них попытался бы сделать меня таким же, как большинство – я бы заскучал, это же неинтересно, когда все мыслят одинаково. Можно по-разному смотреть на одни и те же вещи, но всегда найдутся люди узколобые и упертые. У меня случались проблемы с такими людьми, потому что я не понимаю, почему бы им не быть более открытыми к мнению других. Слушая других людей, ты узнаешь больше, даже если ты не согласен с их точкой зрения. Иногда бывает так: «О, и в самом деле, я никогда не думал об этом именно в таком аспекте!» В конце концов, никогда не знаешь, что может пригодиться тебе в дальнейшем.

Тебе на пути также часто встречается разного рода мистика… Например, та странная фотография, сделанная в прошлом году…

О, да!  Знаешь, Энди (Энди ЛаРок, гитарист King Diamond - прим. ред.) говорит, что наши выступления – как антенна для потусторонних сил. Перед нашими первыми шоу после моей операции мы очень активно репетировали. Мы арендовали на неделю театр в Дании и выставили внутри все декорации и все прожектора, задействованные в нашем шоу. Для меня это был первый тест, первая возможность проверить, смогу ли я отпеть концерт целиком. Мы пробыли там дней шесть, из них три дня мы гоняли программу в разном виде – только музыка, музыка с моим вокалом, сет со светом, в костюмах, гриме и т.д. Затем у нас был одни выходной, а после - два дня генеральных прогонов, и еще один день занял переезд из Дании в Швецию. То есть, фактически за восемь дней я отыграл шесть полноценных шоу! И это было большое испытание и для группы. 

Все это время мы вели видеозапись наших репетиций. И вот на одной из этих репетиций с нашим светотехником произошло кое-что странное. Надо сказать, что все это время в зале театра посторонних не было – только группа, играющая на сцене, и звукорежиссер со светотехником в зале… А во время той репетиции наш светотехник был в зале один. И он мне сказал, что дважды отчетливо слышал крик позади себя. Он оборачивался – но зал был пуст, там никого не было! Только двадцать рядов пустых кресел! Где-то в пятнадцати креслах от него был проход, где на широком устойчивом ящике мы установили видеокамеру, чтобы снимать происходящее на сцене. Такая съемка общего плана. И в тот же вечер, когда наш светотехник слышал эти загадочные крики, мы стали просматривать отснятую пленку, чтобы составить план репетиции на следующее утро. И неожиданно мы решили проверить, что там со светом в конце “Black Horsemen”. Мы стали просматривать эту песню, и тут я спросил: «Что, черт возьми, происходит?!!» Камера двигалась! Но мы ее устанавливали на коробку, и во время съемок рядом с камерой никого не было! Поэтому наша реакция была: «Бог ты мой! Это невероятно!» Камера двигалась вверх и вниз, как будто кто-то тряс коробку, но мы точно знали, что рядом с камерой в тот момент никого не было! В зале был только наш светотехник, но он стоял в это время за пультом, в 10 метрах от камеры! Среди декораций у нас есть кресты, которые свисают с прожекторных кронштейнов и иногда подсвечиваются. Так вот, после того, как камера прекратила двигаться, она сфокусировалась на этих крестах! И ни один человек не смог бы сделать это. И вот после того, как в фокусе оказались эти кресты – камера замерла! И она так и не поменяла своего положения до конца песни! Это было физически невозможно! Когда наш светотехник увидел это, он сказал: «Боже! Знаешь, я не хотел тебе говорить…»  И он рассказал нам о тех загадочных криках в зале. 

Чуть ранее был еще один случай, только мы не придали ему поначалу такого значения. Мы были в Сан-Франциско, куда нас пригласили для участия в 30-летнем юбилее Metallica. В ночь перед выступлением мы спустились посидеть в баре нашего с Mercyful Fate отеля и все там встретились: Майкл Деннер, Тими Хансен, Хенк Шерманн и я. Ливия также была с нами. И кроме нас там никого не было... Мы сидели там практически до закрытия, оставалось где-то еще полчаса, персонал уже объявил нам: «Окей, последний раунд, ля-ля-ля…», и мы решили сфотографироваться. 

Фото получилось очень странным, потому что позади нас маячила какая-то полупрозрачная фигура. Она выглядела так, словно шла к бару, но при этом бар был отчетливо виден сквозь нее. И это точно не «шум», потому что все вокруг фигуры было очень четким. В то же время моя рука создает этот «шум», размытость, потому что я разговаривал с Тими и размахивал рукой, поэтому она получилась смазанной. А вокруг фигуры никакого шума нет, сквозь нее просто четко видно, что же находится позади нас. И более того, мы были в баре одни, больше там никого не было! Но на фото кто-то или что-то определенно есть! 

Оба случая произошли лично со мной относительно недавно, уже после операции, но было множество случаев проявления необъяснимого еще в то время, когда я жил в своем «логове» в Дании. Необъяснимые вещи происходят и в доме, в котором мы живем сейчас в Далласе. Они случаются не часто, но, тем не менее, они случаются…

Впоследствии многие их этих явлений и событий нашли отражение в наших альбомах, но их намного больше, так много, что люди даже не могут себе этого представить. Все они взяты из реальной жизни, и я лишь формирую канву, историю, рассказывая, как они происходили. Так что в этих историях из реальной жизни взято гораздо больше, чем можно было бы подумать. Иногда, когда я заканчиваю работу над очередным альбомом, я перечитываю тексты, и мне кажется, что я рассказал, раскрыл слишком многое. Но я успокаиваю себя так: «Никто все равно не узнает об этом, пока я не расскажу, но я не должен раскрывать, что же на самом деле это и вот то…»

Меня все это не пугает, для меня это каждый раз лишь подтверждение, что существует нечто, чего мы до сих пор не знаем. В последнее время, может быть, это стало случаться со мной даже чаще и несколько иными путями. Но, как я уже сказал, я всегда чувствовал некий контакт с потусторонними силами, который я объяснить не могу. Но это очень странное чувство, сидящее глубоко внутри меня. Может быть, это ничего не значащая ерунда, может быть… да это может быть все что угодно…

Знаешь, некоторое время после операции у меня было чувство, что за мной наблюдают, чтобы я ни делал: иду ли я по улице, даю ли интервью. Это было чувство, что я себе больше не принадлежу, что мне был дан второй шанс, но что в некотором роде я оттуда не вернулся. Первые пару месяцев я то и дело вынужден был спрашивать жену, видит ли она меня, ощущает ли она меня? У меня часто возникало чувство, что я не здесь, не в этом мире. И это было очень странно – искать подтверждение тому, что я и на самом деле до сих пор еще тут. Это звучит дико, но это действительно продолжалось со мной довольно долго. Сейчас, правда, это чувство ушло.

Ты впервые появился на сцене на 30-летии Metallica в декабре 2011 года…

Ну, я пытался появляться на сцене и до этого, однако это были очень короткие выходы на сцену, чтобы просто поприветствовать некоторых ребят из нашей команды, которые в это время катались в туре с Volbeat и заехали с концертами в Даллас – это было где-то через 4 или 5 месяцев после операции. 

У меня в груди была вставлена металлическая пластина, поскольку во время операции мне вскрывали грудную клетку, и теперь нужно было, чтобы ребра срослись. И я все время ощущал этот кусок металла у себя под кожей. Поэтому в тот момент я был способен лишь на то, чтобы подняться на сцену и сказать всем «Хай!», я даже не остался на шоу, которое было вечером. Но когда я поднялся на сцену во время саундчека и ощутил всем телом знакомые вибрации – я почувствовал такой прилив сил и эмоций, что мне пришлось сбежать оттуда, чтобы просто не умереть от переполнявшего меня желания петь.  Моя грудная клетка ходила ходуном, потому что ребра еще не срослись как следует.

Перед выступлением с Metallica я ездил консультироваться с моим хирургом. Он посмотрел мои снимки и сказал, что все срослось очень хорошо. Я видел этот снимок, и это невероятно: меня просто склеили, как чашку. Мне не накладывали много швов, остался лишь один длинный тонкий шрам, который не слишком бросается в глаза. Хирург осмотрел меня и вынес вердикт: «Можешь заниматься чем угодно, если ты уверен в этом. Если чувствуешь какой-то дискомфорт или неуверенность – лучше этого пока не делай. Ты сможешь летать на самолете, сможешь делать то и это… Но я не могу сказать тебе, как ты будешь себя чувствовать, когда окажешься на сцене, где звучит громкая музыка и все вибрирует… Я никогда до этого не оперировал вокалистов, так что я не знаю, как ты это перенесешь».

Так что я не имел ни малейшего представления, как все может обернуться. И когда я стоял в то вечер на сцене в Сан-Франциско, и звук врубили на полную мощность, я уговаривал себя: «Пожалуйста, не трясись внутри…» (Смеется.) Я не мог оказаться в ситуации, когда мне пришлось бы сказать остальным: «Извините, парни, но, к сожалению, ничего не выйдет, я должен срочно лететь домой, здоровье не позволяет…». Но все прошло отлично, моя грудная клетка вела себя как надо. К тому же, я дышу теперь совсем по-другому. И с этим новым умением дышать пришло новое звучание моего голоса. Он теперь звучит намного лучше.

А до того, как ехать на фестивали, у меня появилась еще одна возможность испытать свой голос. Мы устроили небольшое благотворительное мероприятие в Далласе, где я живу. Это было небольшое состязание между местными группами, а вся выручка от билетов была перечислена в местный детский госпиталь. Сначала предполагалось, что я просто выйду и объявлю победителей, но потом мы согласились исполнить пару песен. Я, Мэтт (Томпсон) на барабанах, и несколько местных музыкантов. Очень талантливых музыкантов. И мы исполнили пару песен King Diamond и одну из репертуара Mercyful Fate – я специально выбрал такие песни, чтобы оценить свои возможности и состояние. Это были “The Family Ghost” из альбома “Abigail” (1987), "Evil" времен Mercyful Fate и “Burn” с альбома “The Eye”. Все они содержат довольно длинные вокальные куски без пауз – я таким образом испытывал свои дыхательные способности. Ну, и последней вещью исполнялась “Evil” – потому что, если бы не хватило дыхалки на “Evil”, публика все равно с удовольствием споет половину песни за тебя, как уже не раз бывало. Но такая необходимость не возникла. Все прошло просто великолепно – голос был намного чище, чем прежде. И это одно из последствий операции – новое звучание моего голоса. 

Обычно с годами у долго выступающих певцов голос подсаживается – и это совершенно естественно. В моем случае все получилось совершенно наоборот. За всю свою многолетнюю карьеру я никогда не пытался бросить курить. Я всегда был заядлым курильщиком. И только сейчас я узнал, что значит петь, когда ты не куришь сигареты! Мой голос стал намного чище, и моложе, и лучше, и мне стало гораздо легче петь! И просто физически теперь мне легче выступать на концертах и фестивалях. «Вау! Как?! Мы уже закончили? А я только было разогнался!» 

Еще я бегаю по лестнице – вверх и вниз – определенное количество раз. И это тоже сильно повысило мою выносливость. И это повлекло за собой уже много хорошего, и я думаю, что еще много хорошего будет. Потому что мы очень серьезно настроены следовать данным нам рекомендациям и вести правильный образ жизни.

Ну и, наконец, последний тест был пройден мною около трех недель назад. Наши хорошие друзья попросили меня поучаствовать в написании лирики и записи альбома, который должен выйти где-то в середине апреля (речь идет о совместной работе Даймонда с Volbeat над песней “Room24” – прим. ред.). Я согласился, и мы начали работу где-то около трех месяцев назад. Это был мой первый визит в студию после операции, а пение в студии очень отличается от концертного пения. Если у тебя возникают сложности с пением вживую, ты всегда можешь подсократить свою вокальную партию, можешь попросить публику подпевать и т.д. Но когда ты поешь в студии, ты должен быть абсолютно точным и быть уверенным в каждой спетой ноте. И в этот раз все было намного легче, чем многие разы до этого.

Сейчас у тебя довольно насыщенный гастрольный график, но также у тебя подписан контракт с Metal Blade… Так когда же ты обрадуешь фанов новым лонгплеем?

С тех пор как мы стали выступать на фестивалях и поняли, что вроде бы все окей, и мы можем продолжать нашу концертную деятельность, мы вели переговоры о контракте с Metal Blade. Сейчас мы подписали с ними контракт на три следующих альбома, Metal Blade получат на них права по всему миру, а дистрибуцию будут осуществлять Sony.

Также мы организовали новый фэн-клуб на домене www.kingdiamondcoven.com, и он намного лучше и подробнее того ресурса, что был у нас прежде. Он абсолютно новый, он сделан совместно с нашим лейблом, и он связан и со страничками в Facebook и на MySpace. Там ты можешь посмотреть все наши видео, все фото и тому подобное. Затем мы организовали сеть магазинов для нашего официального мерчандайза. Раньше это было сделано из рук вон плохо, и фэны очень сильно жаловались, но сейчас все изменилось. Фэнам больше не придется покупать буклетики дерьмового качества, сейчас у нас там продаются действительно стоящие вещи по очень приемлемым ценам. Очень приятно, когда фэны пишут: «У вас действительно отличные цены!» И мы действительно стараемся, чтобы любой из фэнов смог получить отличные сувениры. Все они по-настоящему качественные, прошедшие приемку лично у нас. Ничто не поступает в продажу до тех пор, пока мы не дадим своего согласия. И мы принимаем активное участие в обсуждении и создании этих вещей. Обсуждается все: «Нет, это не может быть белого цвета! Нельзя наносить логотип на это место! А какого это качества?…», и так далее. Мы очень плотно участвуем в этом процессе. И все эти перемены случились за последние 4-5 месяцев, так что мы были очень заняты. 

Кроме того, сейчас мы пытаемся модернизировать наш процесс звукозаписи, чтобы несколько облегчить эту задачу для нас с Энди. У нас обоих будут установлены одинаковые системы ProTools. У него, как ты знаешь, есть собственная студия в Швеции, но ДОМА у него будет стоять ProTools для того, чтобы писать музыку. А у меня будет стоять точно такая же система здесь, в Далласе, чтобы мы могли свободно обмениваться написанным материалом и обсуждать гитарный саунд. Не в студии, куда мы уже пойдем для окончательного микширования, а ранее… 

Раньше мы работали так: я отправлял ему свой кусочек и говорил: «Зацени, как звучит то, что я написал. Не мог бы ты пропустить запись через эквалайзер таким образом, чтобы она зазвучала вот так и вот эдак, слегка выровнять ее и вот здесь чуть подрезать?»,  и он занимался примерно тем же самым. А теперь это выглядит так: «О, дружище, какой отличный саунд у нас получился!» Потому что у него теперь точно такие же колонки, что и у меня, и все это происходит так, будто мы сидим и творим вместе в одной студии.

Теперь я собираюсь превратить собственную спальню в зону для вокальных сессий, с профессиональной кабиной для записи вокала, как это делают в студиях: с фальш-полом и прочими прибамбасами, в общем, все по-взрослому. И это означает, что впервые мне не надо будет идти в студию для того, чтобы записать вокал. Я смогу все делать прямо здесь, я смогу полностью оптимизировать процесс! Преимущества, которые я получу от этого, позволят записать более качественные вокальные партии. Теперь я смогу сразу проверить, как будет звучать та или иная вокальная партия.

В обычной жилой комнате нельзя проверить, как будет звучать вокал, нужно пойти со всеми своими идеями в студию. И потом может выясниться, что требуется внести в написанный материал множество изменений, что, собственно, с нами раньше и случалось. Даже, если, скажем, я записываю припев с бэк-вокалом, и я точно знаю, что я хочу записать, и точно знаю, что вокальная линия пойдет сперва вот так, а затем вот так – все равно остается так много во-вторых, в-третьих и в-четвертых… А теперь я могу делать все это, не выходя из дома! Я могу записать какой-то набросок, а потом доводить его до ума, достраивать его все больше и больше. Теперь мне не надо идти для этого в студию, я могу просто зайти кабинку и записать то, что мне пришло в голову! 

Просто начать петь и почувствовать – вот здесь все хорошо, а здесь я должен немного поменять припев. Поменять, опять попробовать, еще что-то изменить, попробовать вновь, и, наконец, понять – да, получилась отличная вещь, можно продолжать писать дальше! Я могу испробовать так много разных приемов, апробировать так много разных своих идей! Раньше, когда я писал тексты к песням, я сидел и напевал себе под нос (мурлычет нечто нечленораздельное). Теперь я могу сразу записать это в своей студии и услышать, как это будет звучать в полный голос! Ты будешь писать песни прямо в кабинке вокалиста, приятель! И ты будешь сразу же исполнять то, что только что придумал! Это будет настолько отличаться от всего того, что мы делали раньше! Настолько лучше. Я могу взять, да и записать сорокаголосную мелодию! А затем размножить ее на несколько дорожек. (Смеется.) Мне не надо будет все время думать: «Так, надо торопиться, надо торопиться! У нас осталось всего пять дней аренды для того, чтобы записать еще целых пять песен!» 

Плюс, я могу записываться именно в тот момент, когда мой голос пребывает в идеальном состоянии. Когда ты пишешься в студии, очень часто в голосе появляется хрипотца, потому что ты вынужден писать вокал 4-5-6 дней подряд по 6-8 часов в день. Ты должен все время прокашливаться, форсировать связки, вот так (изображает нечто среднее между кашлем и рычанием). И затем ты вынужден продолжать. А теперь мне все это не нужно. Я могу начать петь в пять утра, коли мне так захочется (В 5 утра?! Бедная Ливия!!! – прим. ред.). У меня нет забронированного времени в студии, когда, как бы ты себя ни чувствовал, ты должен идти и петь с часу дня до семи вечера. Теперь у меня гораздо больше свободы, что, вероятно, позволит мне также быть более плодотворным! Как только все это будет установлено, можно будет наконец-то начать работать. Так много вещей, которые мне хочется попробовать сделать – потому что, если у тебя есть собственная студия, ты можешь сразу написать и проверить немедленно, как это звучит. 

Все это очень волнительно для нас. Мы собираемся вложить в это оборудование очень много денег из бюджета, выделенного на запись. Но в долгосрочной перспективе все три альбома должны иметь более высокое качество, чем любые наши предыдущие записи. И еще одна немаловажная деталь – мы сильно экономим средства, потому что нам не надо летать туда-сюда через океан, чтобы записаться в студии Энди. Я уверен, что он в любом случае приедет сюда во время написания альбома, потому что его вклад всегда очень важен при сочинении основной мелодической линии. И это не будет слишком поздно: «Давай попробуем записать это вот таким образом. Я собираюсь слегка изменить уже написанный материал». Или если я услышу какой-то чертовски хороший материал в качестве идеи, не будет слишком поздно что-то поменять прямо на ходу. Мы сможем записать, например, обе идеи, а затем добавить к ним еще и третью – и выбрать наилучший вариант из всех записанных. Ты можешь пытаться, и пытаться, и пытаться – варианты неограниченны. Я просто предвкушаю все возможности, которые открываются при таком методе работы. Музыку теперь станет писать намного приятнее.

И ваш новый альбом получит очередную «Грэмми»! (Смеется.)

(Заливисто хохочет.) Вот уж что меня мало заботит, честное слово! Для меня все эти премии ничего не значат! Что для меня по-настоящему важно – видеть множество фэнов, которые искренне радуются этому! Вот это значит для меня ОЧЕНЬ МНОГО!  А лично для меня – получу ли я «Грэмми», нет ли, буду ли я номинирован или нет – это не сделает меня лучше или хуже как музыканта. Да и церемонии эти я лично не очень люблю, не для меня это. То же самое, как, знаешь, иногда промоутеры хотят сделать тебе особенно приятное и присылают за тобой лимузин – да не нужно мне это! Я не хочу прибывать на лимузине – это такой выпендреж, на мой взгляд, и это совершенно не мое! Я вообще-то предпочитаю водить машину сам. И если еду куда-то, то предпочитаю появляться там обычным путем, а не со всей этой ненужной помпой: «Смотрите, смотрите! Прибыла очередная большая звезда!» Честно говоря, я таких вещей не выношу. И вообще, ты можешь представить меня, вытанцовывающим на красной ковровой дорожке?! (Дружный смех.)

А есть у тебя какие-то планы на Mercyful Fate?

Я бы не брался утверждать, что Mercyful Fate никогда больше не соберутся, но, честно говоря, я сейчас не смогу тебе даже сказать, КТО сейчас числится в Mercyful Fate – я не знаю, мы очень долго не играли вместе. Последний раз мы записывали для игры “Guitar Hero” наши песни “Evil” и “Curse Of The Pharaohs”, и тогда в работе участвовали я, Тимми Хансен и Майкл Деннер, ну и Хэнк, конечно же. А вот Ким Разз участия не принимал, потому что мы не знали, сможет ли он сыграть эти партии, а у нас было очень мало времени для того, чтобы записаться. Поэтому мы не стали испытывать судьбу, так как давно уже никто не слышал его игры. Что же касается последнего состава – Шарли (Д’Анджело, бас) вроде бы, до сих пор там, Майк Вид перешел играть в King Diamond, много чего произошло с тех пор. Будет ли бы сейчас Бьярн Хольм ударником? Я просто не знаю, какой состав у группы был бы сейчас! Это зависит от многих вещей. Тимми Хансен и Майкл Деннер, я точно знаю, сейчас бы не смогли поехать в тур, и, скорее всего, Ким Разз тоже не смог бы участвовать. Может быть, они и решились бы на некий мини-тур, но только если им прилично заплатят. Если у кого-то найдется столько денег, может быть он и смог бы вернуть к жизни оригинальный состав Mercyful Fate на какое-то короткое время, скажем, на пару фестивалей в Европе и пару больших шоу в Штатах. Конечно, здесь есть над чем подумать, но это потребует ооочень большого труда! Хотя, конечно, это принесет и много веселья. Возможность, конечно же, остается, с Mercyful Fate никогда нельзя сказать заранее, что может случиться, ты никогда не знаешь, как могут сложиться обстоятельства. Но в мои планы это пока не входит, я сейчас думаю только о King Diamond.

А вообще я предпочитаю работать по принципу «поживем – увидим». Мы ничего не загадываем и никому ничего не обещаем, чтобы нам потом никто не мог предъявить: «Вы сказали, что сделаете то-то и то-то, а потом повернули все по-другому». Однажды, много лет назад, я совершил ошибку. Я рассказал о своей работе над историей, которая называлась “Plague” («Чума»). Но она никогда не была реализована, а я переключился на “Voodoo”. Потому что “Plague” не сработала, я не смог погрузиться в нее, я не смог прочувствовать эту историю, вместо этого получалась какая-то болтовня о болезнях. О самых разных болезнях. А меня потом еще долго спрашивали: «Эй, ты же говорил, что работаешь над «Чумой». Собираешься реализовать ее на следующем альбоме?» И мне приходилось отбиваться: «Нет, нет! Я уже придумал другую историю. Да забудьте вы про то, что я тогда сказал!» - «Да, но ты же упоминал эту «Чуму»!» Мы учимся на собственных ошибках, так что я больше не рассказываю заранее о столь специфических вещах. Так что насчет следующего альбома могу тебе только сказать, что он точно будет базироваться на моем личном опыте. Больше, увы, ничего пока рассказать не могу.

На дилогии, посвященной Эбигейл (“Abigail” и “Abigail 2: Revenge”) вы слегка поиграли в нумерологию. А в обычной жизни ты ею пользуешься? Ну, например, при планировании тура? Знаешь,  типа: «Нет, эта дата дает в сумме 6, пожалуй, лучше будет остаться дома…»

Нет, нет, конечно же. Но тогда это было довольно интересно – поиграться с цифрами. Цифра 9 довольно уникальна, потому что на сколько бы то ее ни умножала, получившееся число в сумме все равно даст девять. То есть в случае девятки всегда происходит возвращение к корням, это замкнутый цикл, понимаешь? И там очень много об этом говорилось. Даже название песни “The 7th Day of July 1777” – это ведь на самом деле тоже девятка, потому что при сложении всех цифр даты получается число 36, которое затем сворачивается до девятки! Все возвращается на круги своя. Это невероятно. И 18 – это на самом деле тоже девятка. И то, что Джонатану ЛаФею 27 лет, когда происходит вся эта история – тоже оборачивается девяткой. Практически весь альбом завязан на эту цифру. 

Вообще, мы поиграли в свое время с цифрами. Например, старая вещь Mercyful Fate “Night of the Unborn”, в которой, фактически, упоминается мой день рождения, который, как известно, приходится на 14 июня, это не секрет (кстати, буду выступать в свой день рождения на “CopenHell”, забавно) – это как раз 13 дней, которые приходят и уходят после 1 июня. Говори простые вещи и вокруг этого сможешь выстроить целую теорию. Вокруг тебя всегда найдется множество деталей, за которые можно зацепиться и раскрутить в отдельную тему. В альбоме “Graveyard” (1996), например, в котором активно раскрывается тема смерти, очень много черного юмора; это, вероятно, самый театрализованный альбом из всех, записанных нами. Это весьма выдающийся альбом по многим аспектам. И именно поэтому Энди ремастировал его, и новая версия после ремастеринга звучит, конечно, намного лучше, чем записанный много лет назад оригинал. В ней теперь чувствуется намного больше пробивной указующей энергии, чем это можно было услышать раньше. 

Вся эта история изобилует такими особенностями… Например, гробокопатель. Способ, которым я даю понять, что я убил этого гробокопателя. Изменить все это там и сказать: он все еще стоит в ночи и копает могилу. Стоя одной ногой в могиле он все копает и копает эту могилу. И то, что он уже одной ногой стоит в могиле, то что он уже отделен смертью от остальных – это такой извращенный путь показать, что я убью его. Или вся эта история с маленькой девочкой, которую укладывают в гроб, как бы играя со смертью. И она плачет, и это отдается болью в сердце, когда ты слышишь, как эта девочка плачет. И потом ты слышишь, как этот сумасшедший парень пытается успокоить ее. Он думает: «О, мне, наверное, стоит спеть ей колыбельную, и она будет счастлива и уснет!» (Дальше Кинг напевает отрывок из “Sleep Tight Little Baby” – прим. ред.) И ты не можешь сказать, кто из них больше напуган. Но он думает, что, раз он поет ей колыбельную – с ней все будет в порядке. И я считаю, что в этой ситуации содержится достаточная доля юмора, мрачного юмора, но, тем не менее… И таких историй у King Diamond множество. Чем больше ты слушаешь и вслушиваешься в тексты – тем больше нового ты для себя открываешь всякий раз. 

Спасибо, Кинг, за интересное интервью. Ждем тебя на концертах в Москве и Питере!

Спасибо! До встречи.

Официальный сайт King Diamond: http://www.kingdiamondcoven.com 

Выражаем благодарность Ливии Зита-Бенедикт и Винсу Эдвардсу (Metal Blade Records) за организацию этого интервью

Интервью и перевод с английского - Анна Кириченко
Фото - Александр Любченко
февраль 2013 г.
(с) HeadBanger.ru